WTF Congregatio 2017. Спецквест. Том 4: 1 миди

Название: Через тернии
Задание: "Самый темный вечер в году"
Автор: WTF Congregatio 2017
Бета: WTF Congregatio 2017
Размер: миди, 6987 слов
Пейринг/Персонажи: Курт Гессе, Финк, Шерц, Гвидо Сфорца, ОМП
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: PG
Предупреждения: спойлеры к "Стезе смерти" и "Утверждению правды"
Краткое содержание: Путь от уличного воришки до следователя Конгрегации извилист и тернист. Многие же важные осознания приходят лишь в самые темные моменты жизни.
Размещение: только после деанона, со ссылкой на автора
Для голосования: #. WTF Congregatio 2017 - "Через тернии"

— Точно уснул? А ну как ввалимся в гости, а он жену тискает. Или не жену… – лупоглазый Вельс был не то чтобы трусоват, но рисковать попусту считал делом глупым. Да и вообще… Это пусть другие суют голову в петлю, кому покуражиться охота. Дурень с возу, как грится, — добыча больше.

— Да чтоб мне сдохнуть! Он жеж пекарь, а те рано ложатся, петухов утром будят. Вон, Бекер скажет, коли не соврет, — Цундер сплюнул в его сторону сквозь щель между зубами. Щель эта появилась пару дней назад не без участия Курта, которому надоели постоянные подколки в свой адрес, и потому теперь чернявый всячески старался хоть как-то задеть обидчика. Раз уж у того руки длиннее и удар поставлен лучше.

Вообще-то Цундера звали вроде как Гансом, редко — Брантом, но кого это волновало? Выброшенный под громкий гогот жарким летним днем из трактира в компостную кучу бродяжка вряд ли мог обрести более звучное прозвище. И чем сильнее Цундер ярился, тем яснее становилось, что кличка к нему прилипла неотвязней запаха тех помоев. К Курту Гнилушка цеплялся и раньше, но в последнее время совсем ошалел. Несколько раз их, сцепившихся, пинками и руганью разогнал Финк, но на днях его не случилось и парни всласть отмутузили друг друга. Лишившись зуба и обретя взамен россыпь отборных синяков и царапин, Цундер теперь глядел на Курта волком, однако шутить осмеливался только в компании ребят постарше.

— Сдохнуть – это без нас, будь добр. – Курт усмехнулся, видя, как перекосило недавнего противника. Впрочем, в чем-то тот был прав. Тетка его будила еще до петухов, натаскать воды и наносить дров, а потом сама ставила опару, не доверяя чужим рукам. И все утро, пока теткин муж шумно вымешивал тесто для будущих хлебов, ругался на подмастерье и подгонял «нахлебника», к прочим запахам кухни примешивался слабый аромат сладкого теста. Когда изредка удавалось стянуть сдобных булочек – горячих, обычно недопеченых, пока никто не следит, — они были вкусны. Пожалуй, если бы не эти булочки, Курт дал бы деру раньше. – Так-то Цундер дело говорит. Но я бы подождал еще немного. Не сбежит.

— Что, тетку вспомнил, жалко стало? А то, может, мы сами сходим, как раз, пока ты смелость по карманам будешь искать? Так можешь за час не управиться, карманы-то дырявые небось, – Гнилушка явно нарывался, и значит, на днях надо будет ему опять напомнить, что бывает за избыток наглости.

— Дырявые карманы получше дырявого рта. Прикрыл бы его, что ли, раз язык за зубами плохо держится. Или они тебе мешают, так ты только скажи…
— Эй, Бекер, полегче, полегче! — Финк выставил ладонь перед Куртом, угадав по злому блеску глаз, что еще немного – и чернявый задира действительно рискует недосчитаться еще пары зубов в дополнение к уже потерянному, — И ты тоже остынь. — Вторую руку он положил на плечо набычившегося Цундера, поближе к загривку. Как щенку, ей-Богу. – Охолоните оба. Нашли время свары устраивать. Вы бы еще в доме подрались. Увижу такое – обоих лишу доли и кого поумнее поищу. Два барана на мосту, сказка для сопливых болванов.

Цундер зло зыркнул на Курта, но заткнулся и насупился, не решившись спорить. Уж если Бекер его побил, то Финк к тому же был крепче и почти на полголовы выше. Да и как-то сразу вышло, что верховодил в их мелкой банде именно он, сглаживая выпирающие колючки, которых у уличной шпаны хватало. Вот как сейчас.

— А ты что скажешь, Вельс? – Финк посмотрел на четвертого приятеля. Не то чтобы с интересом, скорее показывая, что тот тоже может высказаться.

— Я тоже за то, чтобы подождать. – Вельс говорил медленно, обстоятельно, и чуть таращил глаза, отчего они, и так слегка навыкате, вовсе становились смешными, как у сома. — Не, ежели кому не терпится и своей шеи не жалко, то может сейчас топать, но я бы не стал. Там через забор соседка живет, любопытная как черт. Ей на глаза попадешься – можно в этот квартал ближайшие пару лет не соваться. Мигом всем разнесет. Франтика угораздило кошель на рынке у нее подрезать, так ты бы слышал эти вопли! Едва вывернулся. И все. С другого конца рынка углядеть ухитрялась, приятельницам расписала так, что послушаешь – прям нечисть какая, а глянешь на Франтика, ну вылитый он. — Клаус от досады пнул землю босой пяткой. Франтик, которого в шайке прозвали Грюнделем за вечно приоткрытый рот и общую бестолковость, приходился ему младшим братом, и на сколь-нибудь «серьезные» дела его не брали. Резчик из мальца вышел на редкость невезучий, милостыню тоже подавали неохотно. Все, на что его хватало в свои семь – таскать с чужих огородов еду и сохнущее белье. Но возвращаться обратно в деревушку на десяток изб в окраинах Кёльна оба брата отчаянно не желали.

Вот и сейчас, похоже, Грюндель присматривался к чьим-то грядкам или парадным порткам. Лучше бы первое, потер живот Курт. Дела в последнее время шли неважно. Вот и сегодня не задалось с самого утра: чуть не намяли бока за попытку стянуть кошель у какого-то щеголя, еле вывернулся. А свистнутую у разряженной девицы расшитую сумочку с деньгами и явно дорогой бабской ерундой отобрал дылда Шеель, которому «пекаришка» неудачно попался на глаза. В итоге всей добычей за день стали ухваченные днем с лотка раззявистой торговки пара пирожков, которые воришка там же за углом и умял, давясь и судорожно оглядываясь. По-хорошему, один из пирожков стоило отложить в общий котел, если не получится добыть что-нибудь еще. Честный (или запуганный) Грюндель так и делал, всегда притаскивая часть добытой еды. Пожалуй, обычно только он и приносил съестное, хотя был сыт не чаще, а то и реже остальных.

Шерца с ними сейчас не было, похоже он, как обычно, еще пасся на базарной площади. Причем, в отличие от Франтика или самого Курта, Шерц был в этом гораздо ловчее. Он пробовал учить их, когда на этом настоял Финк, но после пары провалов послал всех куда подальше. Неуклюжего и туповатого Шерца не очень-то хотелось тащить в дом лавочника, но делиться добычей запросто так никто бы не стал, а не делиться – так и он, чего доброго, не будет делиться выручкой. Да и лишние руки точно пригодятся, даже если к ним вместе шла дурная голова.

— Значит, решено. – Финк еще раз выразительно посмотрел на Цундера, но тому хватило ума не тявкать. Одно дело Курта в трусости обвинять (и то Бекер этого не спускал), другое – оспорить решение Финка. – Цундер, ты мелкий, заберись на вяз у колодца, пока еще хоть что-то видно. Да и вообще, присмотритесь пока, что да как. Собака-то у него на днях издохла, но вдруг новую завел, или еще что удумал.

Встретиться порешили как совсем стемнеет, у старого амбара, в тупике на соседней улочке. Заросший лопухами и хмелем, с подпросевшей крышей и пятнами ржавчины на створках, он был идеальным местом для сходок банды.

***

На небе густо просыпались звезды, как из дырявого куля с мукой. Вот ведь, прицепилось же, год почти не вспоминал тетку, и на тебе. В отдалении созвучно с мыслями глухо залаяла псина. Через несколько дворов ее поддержала руладами товарка, спустя несколько ударов сердца к ним присоединился еще чей-то скулеж с подвываниями. Хлопнула дверь, послышалась ругань и сразу — короткий взвизг, после которого воющих стало на одну меньше. И тут же затянули еще в два голоса, на другом дворе, оплакивая горькую и безрадостную собачью долю.

Курт припомнил, как прошлой зимой у этого самого амбара собаки задрали какого-то пьяницу, и шагнул в лопухи. В небольшой ямке под прикрытием бурьяна потрескивали угли от костерка. Грюндель тыкал в них палкой, выковыривая что-то из золы и отодвигая в сторону. Рядом валялось несколько луковиц и пара репок, сморщенных и мелких. Роскошный ужин, если на одного. На один зуб, если делить на всех… Не будь тут старшего брата с ножом, не готовься они идти в чужой дом… Финк в них вколачивал, что тащить можно у кого угодно, кроме своих, ну так он бы и не тащил, Грюндель бы сам поделился, он его боится. И Финку бы не сказал, как пить дать. Он всех боится, Грюндель – пескарь, и, если бы не брат, эту рыбешку давно бы выпотрошили просто из-за его никчемности и слабости. Ну и Финк, да. Финк за всех них так или иначе вступался, за Курта тоже, помнится. Потому они и держались маленькой хищной стайкой вокруг своего вожака, не решаясь ни загрызть друг друга, ни разбежаться.

Вельс играл сам с собой в ножички на расчищенном от мусора пятачке. На подошедшего Курта он едва взглянул, снова делая бросок. Света костерка едва хватало, и на миг показалось, что лезвие войдет в босую ногу, но нет – на два пальца левее. И тут же Вельс снова схватился за рукоять, услышав треск сучьев.

— Ишь, как воют. Ну чисто по покойнику. – оценил особенно проникновенную собачью ноту голос Цундера из зарослей. От появившегося недруга пахнуло чесночными колбасками, и Курт против воли сглотнул слюну, горькую и вязкую. Сам он даже у тетки по праздникам едва ли пару раз в год их пробовал, а сейчас и подавно. Проглоченные днем пирожки успели давно забыться, а мясной запах и вовсе растревожил голодное брюхо. Цундер, не иначе, услышал это ворчание в кишках, иначе с чего бы ему было так паскудно лыбиться?

— Не каркай! — Рубанул воздух Финк. Он сидел в тени на поваленном стволе, и отсвет от углей едва доходил до носков его разбитых сапог на два размера больше нужного. Не зная, не сразу и заметишь. Курт порадовался, что не выдал своих мыслей присвоить добытые Грюндером овощи. Сейчас ему бы этого точно не спустили. Хотя… Кто из них хоть раз не катал в голове эту идею?

— Да я так, к слову. – пошел на попятный Цундер.
— К слову, где это ты таких вкусных запахов набрался? – До Вельса тоже, видать, донесся соблазнительный запах еды.
— Где набрался, там больше нету. Вот, последние— жестом балаганного циркача Цундер выудил из-за пазухи пару колбасок и аж отступил на шаг назад – так резко все дернулись в его сторону. Но Финк успел раньше. Пожалуй, не сделай он этого, сейчас по земле катался бы кусающийся и лягающийся ком из голодных мальчишек.

— Ша! Ща поделим.– Этим Финк и отличался от того же Шееля. Тот бы наверняка захапал все себе, в лучшем случае доверив объедки паре прихлебал. А Финк делился. И его слушались, понимая, что лучше получить часть добытого куска, чем тумаков и требование в следующий раз принеси чего пожирнее.

— Бекер. – в чумазую ладонь лег надкусанный колбасный хвост. — В счет доли, сам знаешь. – Знает. Кто ничего не принес, тот ничего не получит. Или отдаст часть своей доли в общий котел в грядущем деле. И лучше уж так, чем давиться слюной, глядя, как остальные уплетают какое-нибудь лакомство.

Колбаса пахла одуряюще. Жирная, с крупинками сала и густым чесночно-мясным духом, она была вкуснее всего, что Курт пробовал за свою жизнь. Торопливо заглотив свою долю, он смотрел, как степенно жует Вельс и как Грюндель, быстро запихнув в себя весь кусок, теперь зажимает ладонями рот, чтобы не потерять добычу. Шерц, появившийся аккурат во время дележки, радостно выдал что-то вроде «О, эт я удачно зашел» и теперь с блаженным видом ковырялся в зубах ножиком.

Цундер почти лениво грыз свой кусок, с презрением глядя на остальных мальчишек. Наверняка сегодня ему от общей доли достанется чуть больше, чем остальным. Принеси колбасу кто другой, не этот чернявый выскочка, Курт бы и слова не сказал. Колбаса того стоила. Но Цундер неуловимо бесил. Суетливыми движениями, или этой его способностью тявкнуть из-за угла, но поджимать хвост, едва запахнет жареным. Да хоть бы манерой притащить что-то редкое и эдак демонстративно, будто походя, предъявить им. Остальные были проще, ныкались по углам или наоборот, с гордостью или гоготом притаскивали на сходку добычу, если та была особенно ценной или забавной. Как Грюндель однажды умудрился с прочим тряпьем ухватить кружевную шелковую расшитую сорочку, которую плотник купил для своей полюбовницы. Самое веселье настало, когда через десятые руки тряпочка попала к жене плотника. Едва фрау Хольцман поняла, отчего благоверный так странно косится на ее обновку, почтенная матрона взяла в руки скалку. И, как была, в этой самой сорочке отправилась учить соперницу уму-разуму. Муж-то ее, не будь дураком, как только смекнул, к чему все идет, так и драпанул огородами, а праведное негодование требовало выхода. И полюбовница, оказавшаяся женой мясника, и Магда Хольцман были бабами в теле, город еще полгода потом вспоминал, как они друг дружку за волосья таскали. Досталось щуплому плотнику в итоге от всех. Скалкой от супружницы, плевком в харю от мясниковой женки, ну и, разумеется, отменных лещей от самого мясника.

А остатки сорочки, после эпической битвы потерявшей былую прелесть, Грюндель потом нашел в канаве. Помнится, они ее попробовали продать тому же торгашу, но он не взял. И тогда кто-то шутки ради повесил тряпку на флюгер плотникова дома этаким знаменем. Ух, какие вопли поутру раздались...

Вынырнул из воспоминаний Курт резко, как из речной воды. И также захотелось по-собачьи затрясти головой, чтобы прийти в себя. Цундер смотрел на него не мигая, и было что-то очень недоброе в его взгляде. Курт ответил тем же, не без удовольствия отмечая, как недруг первым отводит взгляд. Интересно, подумалось вдруг. Не может же быть, чтобы он ничего не припрятал для себя. И если один раз удалось проучить чернявого, почему бы это не повторить, если он нарвется. А Цундер нарвется, в этом нет сомнений. И вот тогда…

Что именно тогда будет, Курт додумать не успел.

— Ну теперь-то уж он точно задрых. Кто не маменькин сынок, тот возьмет себе кусок, — дурацкий стишок был глупым суеверием, но Финк поминал его всегда перед началом чего-то серьезного. «На удачу».
— Возьмите меня с собой, — подал вдруг голос Грюндель. Если Вельс говорил коротко и по делу, его брат и вовсе почти не раскрывал рот.
— Нахрена ты там сдался? Сопли и здесь жевать можно, — загоготал Шерц
— Возьмите, — втянув голову в плечи и уже не так уверенно протянул Грюндель.
— Он может на улице постоять. Мелкий, не заметят. И не заснет. А тебя в тот раз чуть не замели. И нас тоже, — Вельс вступился за брата.
— Да я..!
— Да ты задрых в кустах! И проснулся, когда стражник отлить подошел. Хорошо хоть кусты разные выбрали, а то был бы номер, -одернул его Финк, и Цундер, которого с ними в тот раз не было, угодливо заржал. — А если б всем патрулем приперлись?
— Ну а что я мог сделать?
— Не хлопать ушами и не ждать, пока нас за задницы возьмут.
— Да пусть идет. Вдвоем, гляди, не проворонят патруль, если их сюда занесет. А доля общей с Грюндером будет, — Курту было плевать и на Шерца, на Грюнделя, по большому счету. Но не услышь он тогда, как перекрикивается стража, выскочил бы к ним тепленьким. Шерцу повезло, что Финк их остановил тогда. Кулаки об него почесали знатно, до ножей не дошло чудом.

— А не борзый ты командовать, Бекер?
— Эй, свою долю считай, а мою не трогай!

Шерц и Цундер возмутились почти хором. Но Финк, как ни странно, идею одобрил:

— Хорош. И так застряли. Грюндель, в кустах сидишь тихо, пузыри не пускаешь. Видишь кого подозрительного — пинаешь Шерца, тот разберется. Если Шерца не добудишься, ухаешь совой два раза. Понял?
— Да понял он — ответил за навязанного помощника Шерц, недружелюбно пиная малька к выходу из зарослей. И, скрутив Грюнделя за шкирку, уже тише прошипел тому в ухо: — только попробуй вякнуть про свою долю, кишки выну. И братец не поможет.

Курт хмыкнул. У Шерца кишка была тонка связываться с Вельсом. При всей своей лупоглазости обращался тот с ножом мастерски, ребята постарше и то старались к нему не лезть. Но если Грюндель ничего не расскажет, Вельс действительно не будет вмешиваться.

***

Первым через забор полез Курт, вытянув короткую соломинку. Обыгравший Бекера Цундер с довольным и нарочито ленивым видом плюхнулся на землю, но было видно, что он дергается и нервничает. Трус, хмыкнул про себя Курт, корчит из себя невесть кого, а все одно — трус. Грюндель, все так же подгоняемый Шерцем, ушел еще раньше к улице сторожить. Хотелось верить, что в этот раз Шерц их не подставит, не то, видит Бог, даже Финк его не спасет. Вельс, как всегда спокойный, посматривал на дергающегося приятеля с неодобрением.

Задний двор встретил мальчишку тихим сонным бормотанием и вздохами. Только когда первый момент испуга — неужто собака! — прошел, Курт осознал, что звуки доносятся из хлева, к которому прилепился курятник. Было бы неплохо утащить да зажарить пару несушек, жаль остальные точно устроят переполох и разбудят хозяев.

— Бекер, чтоб тебя черти драли, ты уснул там? — донеслось тихое из-за забора.
— А то! Спится тут получше, чем Шерцу в кустах. Не веришь, так лезь сам, — огрызнулся Курт, примеряясь к закрытой на щеколду задней калитке, куда булочник умудрился прикрутить колокольчик. Причем, паскуда, сделал это весьма хитро: колокольчик прятался наверху, у перекладины, и достать его с земли не хватало росту. То ли хозяин лавки не надеялся на человеческую совесть и отсутствующую ныне собаку, то ли пытался поймать на горячем подручного и служанку, шастающих со двора в ущерб своим обязанностям. Или, может, просто хотел узнавать о гостях заблаговременно... Впрочем какая, к чертовой матери, разница? Повезло еще, что Курт вообще заметил тусклый медный отблеск по такой темени, даром, что луна похожа на гнилой огрызок. Тот-то хороши они были, с музыкой ввалившись к хозяину. Нет, точно Цундеру, стоит прописать в морду. Он за двором вообще наблюдал, интересно? Или колбаски жрал?

— Бекер, Хорош чесаться, мы тут состаримся! — Подавший голос Цундер сделал это очень зря. Желание влепить ему хорошую плюху, и не одну, стало почти нестерпимым.
— Вшей на себе найди и чешись, сколько влезет! Финк, заткни ему пасть. Этот урод просмотрел бряцало, а мне теперь корячиться.

Обратной реплики не последовало. Цундер то ли опять поджал хвост, то ли получил тычка от Вельса для верности, но парни за забором затихли. В свете луны задний двор смотрелся мрачно и довольно пусто. Наконец, что-то полезное обнаружилось рядом с сараем: видимо, подручный пекаря рубил сегодня дрова и по лени не все унес под крышу. Надеясь, что его возня не слышна в доме, Курт подтащил к калитке полено потолще и прислонил к забору. После этого вскарабкаться вверх и перерезать веревку от колокольчика не составило труда, как и открыть калитку.

— Ну наконец-то! — прошмыгнул первым Цундер и напоролся на все еще приставленное рядом с калиткой полено. — Да твою ж...!
— Сам ты..!
— А ну заткнулись! Или в следующий раз возьму с собой Шерца, а вы будете в кустах собачиться!

Забраться в сам дом особого труда не составило: пока Финк ковырял гвоздем в скважине, Цундер пролез через окно на втором этаже и открыл изнутри засов. Так что уже через несколько минут возни двое оставшихся мальчишек забрались в темноту кухни, оттуда переползли в такой же темный коридор, где и решили разделиться. Курт и Цундер тихо шарились в прихожей, сгребая почти наощупь то, что точно возьмет старьевщик. В мешок летело все мало мальски ценное, от почти новых туфель до добротной кожаной куртки. Вельс в это время хозяйничал в пристроенной к дому пекарне, мешая непроданные булки с мелкой кухонной утварью. Острый нож или медная миска еще никому не помешали.

Самый ценный куш, конечно, был на хозяйской половине, но и риск попасться там был выше. Внушал надежду огромный резной шкаф в прихожей, запертый на ключ. Хозяйка вполне могла хранить в нем разную ерунду вроде вышитого постельного для гостей или нарядной посуды. Пару раз в таких попадались даже резные гребни, недорогие бусы и прочий бабский мусор, за который можно было ждать очень неплохую цену. Увы, кривой гвоздь, не раз выручавший Финка, тут не помог.

— Может, там какой-то хитрый ключ? Я помню, как лавочник помощнику такой показывал, к ним вроде гости скоро приехать собирались. А спустя пару дней громко матерился, потому что не смог его найти и пришлось кузнецу копию заказывать. Еще с помощником чуть не в драку полез, мол это он ключ потерял, или украл, и пусть он к кузнецу идет...
— Если это он, там должно быть что-то ценное. Мы сюда все-таки не за его старыми портками лезли.
— Ну, кому и рваные портки — куш, как раз примеришь обновку...
— Ах ты паскуда! — Курт на слух дернулся дать гаденышу в ухо, но тот проворно отскочил глубже в прихожую, к старому шкафу. Понимает, гаденыш, что гоняться за ним не будут, здесь шуметь не с руки
— Сам ты!
— Заткнулись оба! — прошипел Финк, так, что Цундер рванулся в сторону, вписавшись таки плечом в массивный шкаф. В ответ на воришек свалилось провонявшее пижмой пыльное одеяло, заставив всех трех судорожно зажимать носы и прятать лица. Что-то выпавшее следом за одеялом зазвенело по полу, и все затихли, напряженно вслушиваясь, однако наверху было по-прежнему тихо.

— Я еще раз попробую замок поковырять. Цундер, глянь пока кухню и кладовку, наверняка там полно еды. Грех упускать такую возможность. Курт, несешь мешок к калитке и возвращаешься. И только попробуйте сцепиться, прибью нахрен!

Курт брезгливо глянул в ту сторону, откуда доносилось пыхтение недруга, но промолчал. Запихнув поглубже упавшее одеяло, он подцепил мешок и как мог аккуратно поволок его в сторону двери. Еще не хватало что-нибудь своротить и перебудить хозяев.
Быстро оборотившись — барахло весило не так много, чтобы долго копаться, — Курт прошмыгнул обратно мимо кухни, где Цундер добросовестно нагружался съестным, до которого мог дотянуться. Тот даже не повернул головы, занятый выковыриванием с полки какого-то горшка. Пожелав получить им по макушке, Курт прошмыгнул дальше в коридор. Дверцы в шкаф были приоткрыты, рядом копошился радостный Финк, почти наощупь закидывая в мешок содержимое полок.

— Оппа! — донесся приглушенный голос Финка, — Кажется, это чья-то кубышка. — Финк позвенел чем-то и, похоже, спрятал за пазуху. — Не поверишь, Цундер, похоже, прав оказался. Ключ от шкафа кто-то наверх, в одеяло запихнул. Так что не зря помощнику навешали. Бекер, не тупи, двигай сюда! А лучше сначала притащи с кухни Цундера и свечку, ставни закрыты, а тут темно как в заднице.

Курт метнулся на кухню, но Цундера там не оказалось: то ли ковырялся в кладовке, то ли, как сам Курт недавно, поволок добычу к калитке. Не звать же? Ну и хрен с ним, сам потом будет локти кусать, что вместо чего-то ценного набрал себе жратвы. Найдя свечку и запалив ее от угольев в печи, Курт, прикрыл пламя ладонью и добрался до Финка, который наощупь ссыпал в мешок все, попадавшееся под руку.

— О, гораздо лучше! Как тебе цацки? — Финк, рисуясь, поднял в горсти низку бус. Жемчуг был речной и мелкий, неровный, да и откуда другой у булочника, но это было невероятным везением. А сколько всего уже было в мешке...

В четыре руки и при свече дело пошло еще веселее. В какой-то момент Финк приподнял изрядно разбухший мешок и присвистнул:

— Бекер, я это волоку, а ты пока хватай что глянется. И двинули отсюда, пока пекарь дрыхнет. Это я и один утащу, а тут смотри сколько еще добра. Увижу Цундера, пну сюда, чтобы тоже поучаствовал.

Наверху все было тихо, а недопотрошеный шкаф манил. Курт вывернул в мешок все с одной из полок, кажется, это действительно были вышитые скатерти. Если повезет и хозяйка не окажется криворука, старьевщик даст неплохую цену. На соседних полках тоже было чем поживиться, так что мешок достаточно быстро наполнялся добром. Цундер, что не удивительно, не явился. Одно дело — таскать еду с кухни, рядом с выходом, другое — сунуться в темное нутро дома..

Загасив на всякий случай свечку, Курт поудобнее ухватил мешок и тихо двинулся по коридору. Но тут удача повернулась к воришкам задом. На кухне кто-то споткнулся, что-то зазвенело, и, кажется, разбилось. А потом наверху раздался звук шагов. Недолго думая, Курт бросил мешок — голова дороже, и рванул к выходу, уже не заботясь о тишине. Кухонная дверь была рядом, но тут из кладовки выскочил Шерц, которому, видно, надоело торчать у дома, пока тут можно ухватить что-то интересное, и тоже погнал к выходу. Отпихнув локтем подельника, он зайцем помчал по двору, второй рукой крепко прижимая к себе надкусанный окорок. Проклиная Шерца, Курт почти перепрыгнул порог, когда что-то тяжелое разбилось об его затылок, толкнув лбом об косяк.

***

Очнулся Курт от щедрой оплеухи. Руки были заломлены назад и старательно скручены грубой веревкой, а попытка ими пошевелить обошлась в новый пинок. Рядом раздавался рев Грюнделя, примолший ненадолго только после звука шлепка.

— Вставай, поганец! Хлипкое какое ворье пошло, с одной кружки падает, — выдал рядом хриплый голос, и рядом загоготали. — Ну, шевелись — кто-то грубо вздернул его за шкирку. — Еще не хватало тут до утра застрять.

Да уж, обчищенный пекарь, похоже, отыгрался на нем за всех сразу, а стражники добавили. Ныли ребра, шатался зуб, да и вообще, половина лица ощущалась как сплошной синяк после удара. А еще мерзко ныл затылок, отчего все выглядело слегка мутно и немного кружилось. Курт сплюнул кровью под ноги, но мутить меньше не стало.

— А ну пшел, — Курта с силой толкнули в спину, так, что он упал бы, если бы за веревку не дернули. В затылке вспыхнуло.— И не дури. А то тут уже пробовали брыкаться. Видать клинок охоче виселицы показался. Ну да с нами такое больше не прокатит. Дождешься своей петли как миленький.
— Ссссскотина, новую куртку мне порезал.

Курт недоумевающе оглянулся, только сейчас как следует разглядев и четверых стражников, и замотанного в веревки Грюнделя, и то, что он поначалу принял за брошенный мешок с барахлом. Проморгавшись от набежавшей мути, Курт вдруг понял, что это был Вельс, похоже, попытавшийся отбить брата. За него никто и никогда не заступался, как за эту лопоухую бестолочь, которая только и может, что пускать сопли, подумал он со злостью Громкий всхлип Грюнделя и последовавший за ним звук очередной плюхи только слегка ее притушили.

***

В камеру их посадили к трем таким же покрытым синяками босякам. Курт их не знал, видать, промышляли где-то по другой части Кельна. Ну да и плевать. Они зыркали из своего угла, но лезть не спешили, что даже немного расстраивало: злость требовала выхода. Выданные уже Бекером зуботычины и приказ заткнуться почти прекратили всхлипывания Грюнделя, но теперь малек смотрел на него со смесью страха и какой-то затаенной надежды. Причем, похоже, он сам понимал, что надежда эта беспочвенна, но перестать надеяться на что-то не мог. От этого взгляда становилось не менее противно, но зуботычинами он, как всхлипы, увы, не лечился.

За их невольными соседями, неудачливыми карманниками, пришли быстро. По пятнадцать плетей каждому — и шуруйте на все четыре стороны. После этого в каменном мешке камеры стало совсем тошно. Впрочем, однажды к ним в подвалы заглянул в обществе суетливого (!) стражника громила со шрамом через половину лица и с бляхой на шее.

— Так, говорите, убийство, воровство, а из шайки своей никого не выдал? Даже под смягчение приговора?
— Да какое там смягчение, майстер инквизитор. Понимает, к чему дело идет, вот и молчит. Выдаст кого — свои на ленточки покромсают, если мы отпустим. Там шайки почище волчьих стай, поди, знаете. И этот — ну чисто волчонок. С ним мелкого поймали, то ли прикидывается, то ли и правда дурачок, как ни спрашивай — ревет дурниной и пялится круглыми глазами. И что с ним делать, хрен разберешь. Вешать — не за что, всыпать плетей и отпустить — сам сдохнет через месяц крайний срок. На старшего смотрит и чуть слюни от восторга не пускает. А тому хоть бы хны.
— Родня у мальца есть? Попробуйте разыскать. Не в капусте же его нашли. Глядишь, охолонет, придет в себя, может, что и прояснится. Ну или в приют церковный сдайте, глядишь, что и вырастет, раз уж он такой блаженный. А пока отсадите-ка его в отдельную камеру.
— Эт да, эт можно. И все же, майстер инквизитор, не понимаю, зачем вам это. Вкладывать столько сил в это отребье...
— Многие не понимают. А между тем в этом — будущее, я уверен. И, что немаловажно, в этом уверены люди куда умнее и могущественнее меня.

Жаль, в гулком проходе разобрать удалось только последнюю фразу. Курт не обманывался по поводу своей судьбы: пойманного на взломе бродяжку, в котором к радости стражников опознали убийцу одного из горожан, могла ждать в лучшем случае виселица. Грюнделю, если повезет, всыпят плетей,если не повезет — выделят соседний столб за компанию. Непонятно было, почему тянут кота за яйца и не спешат их приговорить. Возможно, причина как раз с хмурым видом стояла напротив их клетки, пока стражник торопливо открывал замок?

— Итак, ты Курт Гессе, именуемый Бекер? Будем знакомы, Рихард Шнапс, инквизитор второго ранга и твой шанс выйти отсюда,— мужик, пригнувшись, вошел в камеру. Грюндель с выпученными глазами попятился от него, пока не шмякнулся задом на грязную соломенную лежанку, но вошедший бросил на мелкого равнодушный взгляд и снова вперился в Курта.

— Отличная кличка. Только я все равно ничего не скажу, — ощерился Курт, и тут же дернулся, когда руки в перчатке сдавили ему горло. Движение было стремительным, явно не уровня выпивох-стражников.
— Ты зубы-то мне не скаль, пообломаю быстро. Тебе, может, и сам черт не брат, но настраивать против себя инквизицию — последнее дело. А ссориться со мной — тем более. В первый и последний раз повторяю. Я. Рихард. Шнапс. Инквизитор. Второго. Ранга. Усек? — Курта слегка приподняли за горло, так, что он с трудом просипел: Усек, — после чего смог, наконец, вдохнуть.

— Усек, майстер инквизитор. Повтори. Ну же, я жду, — нажим на горле опять усилился, и Курт, ненавидя себя, просипел:
— Усек, майстер инквизитор.

Где-то за спиной, опомнившись, заревел Грюндель, и то, что он стал свидетелем этой позорной сцены, вызывало желание его убить. Шнапсу хватило одного взгляда, чтобы малек подавился очередным всхлипом и заткнулся. Стражник же под этим взглядом резво вломился в камеру и выволок ошалевшего малька наружу. Курт поневоле почувствовал зависть. Таким он, наверное, хотел бы стать когда-нибудь, если бы хоть раз об этом задумался.

— Итак, теперь, когда мы, надеюсь, кое-что прояснили, я буду говорить, а ты — слушать. Я буду спрашивать, а ты — отвечать. Не мяться, не мычать, не сверкать на меня глазами, а внятно отвечать. Ты, я надеюсь, не дурак, не люблю дураков. Усек?
— Усек, — пробормотал Курт и, сглотнув под выразительным взглядом, прошипел, — майстер инквизитор.
— Отлично. Итак, если ты не дурак, то, думаю, уже понял, что тебя ждет. А ждет тебя, Курт Гессе, виселица. Заслужил. Будешь болтаться как дохлая крыса, на веревке, на потеху толпе, и твои вчерашние приятели, о которых ты так настойчиво молчишь, будут тыкать в тебя пальцами, а через неделю забудут. Был у них приятель Бекер, да сплыл, и весь разговор. Так?

Соглашаться не хотелось до рвоты, но и слов против не находилось. Этот ублюдок Шнапс все расписал так, будто самолично уже накинул веревку ему на шею, бросил скучающий взгляд на болтающегося Курта, на расходящуюся с площади равнодушную толпу, и решил, что второго взгляда это унылое зрелище недостойно.

— Ну, что молчишь? — В свете факела ухмылка на грубом, расчерченном шрамом лице, была понимающей и на редкость мерзкой. — И признать противно, и согласиться гонор не позволяет, так? Так, я спрашиваю?
— Нет, — с вызовом прорычал Курт, — не так. Майстер инквизитор.
— О-о-о, быстро начал зубки показывать. А вроде признал, что не дурак. — Второй рывок Курт ждал, но все равно не успел увернуться, всей разницы — вместо горла пальцы инквизитора сомкнулись на лохмотьях рубашки и крепко скрутили. Стало еще хуже, ткань впилась в шею, так что едва удавалось протолкнуть воздух, а его самого приподняли над земляным полом, как обоссавшегося щенка.

— Третьего раза не будет. На третий раз я просто оставлю тебя тут, дожидаться стражников с крепкой пеньковой веревкой, потому что дураку — дурацкая смерть. А тот, кто трижды испытывает мое терпение, определенно дурак. Так? ТАК?
— Так. Майсссстер инквизитор, — рука мучителя разжалась, и Курт кулем осел на пол, хватая ртом воздух.
— Итак, продолжим. Раз мы выяснили, что подохнуть как крысе на потеху почтенной публике тебе не хочется, предлагаю выбор. — Рихард присел на корточки перед все еще сидящим на полу Куртом. — Ты можешь поехать со мной и искупить все, что успел натворить поганого за свою жизнь. О нет, не постом и молитвами в глухом монастыре, как ты мог подумать, хотя и такие люди тоже нужны Конгрегации. Вот только еще нужнее ей люди вроде меня. Мотающиеся по городам и селам, а подчас из одной господней задницы в другую, выискивающие тех, кто наводит порчу, призывает всяких бесовских тварей и прочую шушеру. Не на кого соседи наговорили, а тех, кто действительно ворожит во зло честным христианам.

— И что, ради этого меня готовы помиловать?
— Не помиловать. Наказание будет, серьезное, но ты останешься жив. И получишь шанс.

Курт сплюнул. — Брех... — шлепок по губам заставил его подавиться ругательством и отшатнуться. Рихард встал, брезгливо вытирая руку о штаны.

— Ты действительно считаешь себя настолько важной птицей, ради которой инквизитор будет врать? Мне плевать, согласишься ты или нет, откажешься, — найдется кто-то другой. Уже нашлись. Ты можешь рискнуть и проверить, чего стоишь, и сделать хоть что-то полезное в своей никчемной жизни. Это будет трудно, очень трудно. Ты не раз все проклянешь, по себе знаю. Но у тебя будет шанс доказать себе и окружающим, что ты не пустое место. Или ты можешь струсить. Ты будешь до последнего пыжиться и пытаться гордиться тем, что никого не выдал и помер молча. Может, кто-то из твоих приятелей действительно это оценит и будет помнить о тебе больше недели-двух. Вот только мы оба будем знать, что это — трусость.

Шнапс уже запер ржавым ключом двери камеры и повернулся к выходу, когда в спину донеслось тихое:
— Я согласен. Майстер инквизитор.

***

— … таким образом довожу до вашего сведения, что первоначальные наши предположения подтвердились. Инквизитор второго ранга Рихард Шнапс, пропавший в минувшем месяце, был убит и захоронен тайно близ города Любек. Убийца, Карл Грасс, 11 лет, после проведенного дознания признавшийся в совершении сего преступления, был показательно казнен на главной площади означенного города Любек. Тело инквизитора перезахоронено на городском кладбище...

Курт приник щекой к стене, боясь даже дыханием выдать свое присутствие, и прижимая к себе увесистые тома. Он, конечно, видел, что в академию приехал курьер, и привезенные новости крайне расстроили отца Бенедикта, и без того подавленного убийством одного из мальчишек. Но подобное он даже предположить не мог. Не иначе как счастливым совпадением оказалось скучное поручение одного из кураторов отнести старые книги в библиотеку. А между тем густой бас прервал чтение донесения. Кажется, так разговаривал кто-то из столичных гостей, приехавших на днях в академию. С самими мальчишками, впрочем, высокие чиновники предпочитали не встречаться даже мимолетно.

— Доигрались. Я не раз говорил, что волчата это волчата, и из дурного семени не вырастет добра. И что теперь? Убит один из талантливых следователей, не раз с успехом разрешавший сложные и щекотливые дела, и кем! Стригом, малефиком, оборотнем? Нет! Сопляком, которого он же вынул из петли. Вы с ними возитесь, возитесь, и все ради того, чтобы получить лезвием под ребра. А стоит оставить щенков без присмотра, как они начинают увлеченно рвать друг друга. Сколько прошло со смерти этого, как его?
— Клауса Штолле, Ваша Светлость. — раздался голос секретаря, — Чуть больше недели.
— То есть почти полгода бесед, исследований, проповедей, — и все коту под хвост. В один непрекрасный момент ваш малолетний бандит вспоминает родную улицу и режет горло своему дружку. Кто поручится, что завтра еще кто-нибудь не стащит с кухни нож и не вспорет уже вам брюхо, а, Сфорца?! Я скрепя сердце поддержал вашу авантюру, но все это уже слишком, вам не кажется?

— Ну, предположим, хорошо если лет через десять кто-то из них научатся владеть оружием так, чтобы попытаться ткнуть мне ножом в брюхо. И то сомневаюсь, что ему это удастся. — в голосе явно проскользнула усмешка, и тут Курт был полностью согласен. Видел он как-то в начале осени тренировку Сфорцы с кем-то из oper’ов, с тех пор смеяться над отвратительным акцентом это человека окончательно пропало всякое желание. — Мой уважаемый друг, скажите, сколько мы знакомы? — Продолжил между тем кардинал, — Вы действительно считаете, что я способен ввязаться в столь масштабную и рискованную авантюру, тут вы правы, не продумав всех вариантов? Мальчишки привыкли к безнаказанности, ну да это дело поправимое. И, к слову, в коридоре полно стражи, так что за свою безопасность, как и за безопасность гостей я абсолютно спокоен. Верно, Ганс? — повысил он неожиданно голос.

— Верно, Ваше Высокопреосвященство! — гаркнули у заслушавшегося Курта над ухом, а потом крепко за оное ухватили. Видно, у этого Ганса, оказавшегося рослым стражником, был большой опыт в выкручивании ушей, ибо мысль бросить в обидчика учебниками и дать деру была отвергнута почти сразу. Пришлось на цыпочках просеменить за ним в комнату пред светлые очи наставников.

— Полюбуйтесь, граф, какая великая тяга к знаниям может таиться в обычном уличном воришке. — С еще большей насмешкой произнес Сфорца, показывая на учебники. Что ж — обратился он уже к стражнику, но смотрел прямо Курту в глаза. — В таком случае, дабы пища телесная не мешала поглощению пищи духовной, думаю, суток голодного карцера будет достаточно.

***

Все также понукаемый стражником, Курт отправился привычной дорогой в карцер. Не то, чтобы он был там частым гостем, но за минувшие месяцы не нашлось ни одного макариата, кто не побывал бы там по нескольку раз минимум. Как бы ни относился к Сфорце Курт, но тут он был прав: воспоминания о прежней голодной, но вольной жизни вытравливались медленно и неохотно. Прав был и чертов Шнапс: подставляя шкуру под кнут экзекутора после очередной провинности, Курт действительно не раз проклинал и тех четверых идиотов, что умудрились сдохнуть от его руки, и свое решение, и, разумеется, самого инквизитора. Но стоило промелькнуть мыслям о том, чтобы бросить все это терпеть и сбежать, как в голове звучало хрипло и насмешливо: «Мы оба будем знать, что это — трусость», — и кулаки сжимались сами собой. В такие моменты Курт искренне желал Шнапсу сдохнуть как-нибудь особенно заковыристо. И вот теперь, оказывается, его желание исполнилось самым буквальным образом...

Карцеров в академии было несколько, и в каком предстояло сидеть зависело от строгости проступка. Одним из самых суровых по праву считалось заточение в крошечной каморке в рост взрослого человека, где едва можно было сесть. Но Курту, можно сказать, повезло: помимо нормального размера, камера даже могла похвастаться лавкой — неслыханная роскошь! На нее он и плюхнулся. Стражник забрал книги, гремя засовом, запер дверь снаружи и куда-то убрался, оставив арестанта в тишине и одиночестве на ближайшие сутки.

Курта в карцер приволакивали нечасто и, как правило, кипящим от злости после очередной драки, в синяках, иногда приправленных для вразумления следами от розги. Неудивительно, что большую часть ареста он зализывал раны, в красках представляя способы мести. Но в этот раз мстить было некому. А вот воспоминания в темноте оказались сильнее, чем при свете дня. За ежедневными стычками, нудными проповедями и скучной работой пролетевшие месяцы срослись во что-то нескончаемо длинное, размазывая, заслоняя прошлое существование. Спустя полгода сытой жизни голод, такой, что прилипали к спине кишки и мечталось не о еде уже, а хотя бы о жухлых очистках, лишь бы хоть чем-то забить живот, становился лишь воспоминанием. Нестерпимо болела после порки кнутом спина, но вряд ли сильней, чем след от ножа на бедре, поливаемый мутной брагой из Кревинкля. Финк тогда, помнится, где-то раздобыл настоящий (или почти настоящий) шнапс и полил рану и им тоже. Цундер к тому моменту только прибился к ним и на дерьмо изошел, мол, продать же можно было, зачем переводить продукт? Били его все, даже Вельс. А остатками той бутылки они грелись еще с пару недель, и это были не самые худшие дни. Впрочем, когда уже Цундер по темноте напоролся ногой на торчащий гвоздь и рана начала распухать, именно Курт с Финком (не без пинка со стороны Финка) забрались в дом знахарки и увели оттуда горшочки с мазями и припарками. Хорошо еще, что среди них оказалась нужная. Но сколько они тогда перепробовали разной травы...

И все же, как Курт не пытался вызвать в памяти веселые деньки, вроде истории с ночнушкой или слабительным сбором, который они подсыпали в котелок Шеелю и его банде, вспоминалась почему-то сплошь одна гадость. Смерть матери и пьянство отца, который за бутылкой не видел родного сына. Теткины побои. Улица.... Может, и правда это в итоге оказался его счастливый шанс? Но неужели Шнапс действительно верил, что из Курта выйдет инквизитор? Ха, и кто из них больший дурак? Но как он в мыслях ни убеждал себя, что «майсссссстер инквизитор» помер заслуженно, и он, Курт, только рад этой смерти, сейчас, сидя в тишине, темноте и одиночестве, окруженный тенями прошлого, пожалуй, он мог признать, что, как минимум, не рад этой новости. Ненавидеть Шнапса и желать «чтоб ты сдох» ему живому было как-то проще.

Подумалось вдруг: а что стало бы, если б именно Курт понес тот злополучный мешок, а Финк остался в доме? Попался бы он или нет, и если да — как знать, не учился ли бы сейчас здесь некий Вернер Хаупт, пока он, Курт Гессе, замерзал голодный в каком-нибудь подвале, как в прошлый год? Ведь, как ни крути, наверное, Финк как раз подошел бы им больше, если вспомнить всю ту муть, что им ежедневно проповедуют. Мол, помогай ближним, и все такое...

Сквозь закрытую дверь слабо донеслись звуки хорала. Наверняка будут служить поминальную службу по Шнапсу, как это было с убитым Клаусом. Вспоминать, какой он хороший и правильный, и как многим помог... Скольких привел сюда... Тьфу. Когда служили поминальную по его отцу, Курт не смог прийти, настолько было тошно. Что толку в этих сопливых словесах, если люди в большинстве — дряни? Ну разве что отец Бенедикт вроде неплох. Правда, тоже о всякой ерунде говорит, но в душу не пытается залезть. И, наверное, если бы он умер, его бы многие жалели. Финк, вон, за него заступался. Шнапс... вел себя как скотина, но ведь не соврал, сволочь, действительно дал шанс. А уж он в память об этом, если действительно станет инквизитором — ха! — как минимум постарается не сдохнуть так бездарно.

Отсутствие обеда и ужина давало о себе знать, но настоящий голод еще не пришел. Зато вместо того, чтобы всю бессонную ночь молиться за упокой кого-то едва тебе знакомого, можно было спокойно вытянуться на лавке и отлично выспаться под завывания хоралов. Чем Курт и занялся, с удобством умостившись на жесткой лавке.

Том 1 | Том 2 | Том 3 | Том 4 | Том 5