или приходят мысли о собственной бездарности, или внутри гулкая амбарная тишина, пыльная и бессмысленная, или пишется что-то совсем уж странное. Накрыло асоциальным состоянием состоянием, вылившимся в
рифмованный поток сознания
Лишь ленивый только о том не пишет, так к чему вливать голос в этот хор? Но за разом раз лист пятнают вирши, будто длить стараюсь нелепый спор. Будто каждой строчкой, строфою, буквой утверждаю я вновь и вновь: «жива!», - как заклятье, словно молитва – будто сила есть в написанных лишь словах. Будто стоит высохнуть сим чернилам, - и продлится спор этот сей же миг, будто пусть полезной и даже милой все равно меня не сравнить с людьми. Не заткнуть внутри пустоту, покуда не построю хрупкий словесный мост, а пока желание бить посуду с тошнотой подходят почти всерьез. А пока не греют ни плед, ни кофе, ни улыбки – разве что на чуть-чуть, и тогда лишь рифмы - вот весь мой профит, лишь одними ими я и лечусь, выпускаю словно за каплей каплю всё что наболело и наболит, чтоб из них однажды сплести заплату попрочней, чем каменный монолит: за стеною этой побыть живою я смогу, дыру в груди зарастив ... Но однажды вновь от тоски завою, и спасет тогда только новый стих.Уже попустило, если что.
И да, если я какое-то время назад засомневалась в своем типе согласно типологии Княжны, то сейчас, кажется, уже перестала.